У меня старый муж. Девочки, сто раз подумайте!

Семейная жизнь Светы катилась под откос. С каждым днем, месяцем и годом скорость скатывания росла, брак ее превращался в бессмысленное и тягомотное мероприятие.

В муже Игоре она все меньше видела мужчину. И все больше видела просто родственника. Причем родственника довольно далекого, возрастного и не очень желанного. Такого дядечку — уже с небольшой старческой чудинкой, ворчливого, поглядывающего с интересом на гряды и компост. Называющего молодых девок «девчата», а женскую грудь — «грудкой».

Такому дядечке уже можно с небольшим раздражением прощать его забывчивость и небольшую возрастную капризность.

Прощать-то, конечно, можно, но вот жить с ним, как с мужем, воспринимать всерьез его, Игоря, было просто невозможно.

Муж, и это Света с горечью отмечала уже не первый год, стремительно старел.

А какая любовь у них была когда-то!

С Игорем она познакомилась сразу после института. Ей было двадцать три, ему — сорок пять. Подтянутый такой, красивый, виски чуть седые, зубы белые. Будто актер иностранный. И при деньгах.

У Игоря было два киоска в городе, с жвачками, пивом и шоколадками. Он ездил на японском микроавтобусе, носил какие-то цветные рубахи и светлые брюки. В их городишке он был уважаемым человеком — бизнесмен ведь, а не какой-то там захудалый заводчанин, как все.

Познакомились на городском пляже.

Она была с подругой, он с товарищем. Игорь был загорелый, высокий, очень в себе уверенный.

Про то, что ему за сорок, Света и подумать не могла. Светиному папе было в ту пору сорок восемь — отец был плюгав, носил байковые клетчатые рубашки и кепку, как у Ильича.

Начали встречаться. Возраст избранника Свету не смущал, наоборот.

Ровесники были бедны и придурковаты. Корячились в ГОКе за копейки днем, вечерами пили пиво, в субботу дискотека в Доме культуры. Все курят, топают, виснут друг на друге. Скучно и примитивно.

Игорь совсем иной — взрослый, обеспеченный, серьезный, дарит розы невероятными букетами — штук сразу по семь цветов и даже иногда больше. И белье ей дарит — трусы, которые из двух веревочек состоят, лифчики всякие с гипюром. Даже корсет однажды подарил.

Света чувствовала себя прекрасной молодой женщиной, приютившейся за спиной сильного и умного мужчины. Так и должно быть.

Подружки очень ей тогда завидовали, им тоже хотелось приютиться за такой роскошной спиной.

У Светы были рестораны, корсет и букеты, а у подружек молодые недалекие мужья, которые вчерашние школьники. С их противными мамашами, инспектирующими жилища “молодых”. У некоторых и дети уже были. С диатезом или поносиком. И вечно нет денег, и вечно надо их перехватывать где-то, и сами подружки в бесформенных китайских пуховиках и бабьих капорах из ангоры. Все одинаковые, все несчастливые.

Позже выяснилось, что Игорь был вовсю женат, у него было двое детей-студентов.

Так и что же? Жену Игоря, Шушан, Света видела, специально ездила к его дому, посмотреть на соперницу. Жена — полная армянка, в красном широком платье, неспешно прогуливалась у дома с внуком на руках. Бабушка Шушан. Неудивительно, что Игорек стал любви вне семьи искать. Небось, одни внуки на уме у жены Игорька.

Год они встречались в машине или в гостиницах в соседних городках.

Дорога, романтика. тайна, страсть.

Света забеременела. Игорь будто только и ждал этого. Решительно сказала: «рожаем».

Развелся с Шушан. Сказал, что детей вырастил, а с женой они давно друг другу чужие люди. И у жены очень неприятный отец, всю жизнь Игоря заедал, давил и поучал.

Свету мама очень от этих отношений отговаривала, несмотря даже на живот, подпирающий дочкин подбородок.

Называла Игоря дедом, пророчила близкие ночные горшки, которые Света будет за стариком выносить.

Рассказывала страшные истории про свою подружку Верку, которая вышла замуж за какого-то дедугана, а потом двадцать лет без единого перерыва носила фонари под глазами. Старикашка был ревнив и любил Верке намять бока и лицо. Даже несмотря на тщедушный вид и общее свое бессилие любил.

Эта Верка едва дождалась смерти дорогого супруга. Дни считала. Замазала синяки, вымела из дома старикашкин песок и сразу завела любовника-ровесника.

Но начали жить вместе.

Жена Игоря с детьми остались в загородном доме, красивом, кирпичном.

А Игорь со Светой жили в городской скромной квартире. Она осталась у Игоря еще от старых небогатых времен. Скромный хрущ в две комнаты.

Киоски пришлось с женой делить — на бизнес ему давал денег в свое время тесть.

Игорю достался киоск тот, что похуже. Но он поднатужился, поскреб по сусекам, взял кредит и из киоска сделал небольшой магазинчик. Назвал красиво — “Светлана”. Торговали водкой, продуктами, мясом из деревни.

Жили они тогда замечательно. Игорь — глава семьи, авторитет, свет в окне. Света ему в рот заглядывала, желания предугадывала.

Ей очень нравилось приезжать в магазин за выручкой вместе с Игорем. Чувствовала себя в “Светлане” полной хозяйкой. Наезжала “на точку” в шубе и обязательно широкополой шляпе. Мадам. Такие шляпы в их «колхозе» никто не носил, только она.

Девочек-продавщиц тыкала носом в пыльные прилавки, отчитывала за внешний вид и заветренный сыр.

Девочки Светлану не любили, рассказывали шепотом друг другу истории о том, что жена хозяина раньше была какой-то проституткой и как-то Игоря Семеновича хитро охомутала, увела из семьи. И что старая его жена с собой покончила от горя. А дети от этой старой жены Игоря Семеновича прокляли страшным армянским проклятием.

Свете нравилось получать от Игоря подарки. Он был очень щедр, особенно поначалу. И шубу, и кольцо, и не новый, но красивый автомобиль.

Нравилось также то, что ей вовсе не надо идти на работу. Света закончила областной пединститут. Дорога была одна — в школу, к детям рабочих.

А с Игорем эта страшная перспектива отвалилась. Можно было не думать про собственные заработки, а с удовольствием готовить мужу всякие вкусности по поваренной книге, ездить с ним в магазин или на базу за товаром, в кафе, в гости.

Потом она родила детей, девочек-двойняшек. Игорю было сорок семь — лучший возраст для отцовства. Девочек своих он любил, баловал.

Купили квартиру побольше, с евроремонтом — Игорь взял кредит. Белые стены, кожаные диваны. Девочкам — няньку, а прибираться приходила специально нанятая женщина. Света по квартире ходила в пеньюаре и тапках на каблуках, с помпонами. Это казалось шикарным.

Жили душа в душу — дети росли пригожими, кредит платился исправно, а Игорь задумывался еще один магазин открыть, даже место подыскивать начал.

Но внезапно начались проблемы. Рядом с их “Светланой” наоткрывались супермаркеты, сразу два. Новое явление для городка. Там были ниже цены, шире ассортимент. Люди ходили с тележками и сами выбирали товар. Горожане кинулись в диковинные магазины. Денег с гулькин нос, а туда же, с тележками пустыми ходить, руками своими все трогать, глазами голодными по полкам шнырять.

Супермаркеты выдавливали друг друга, боролись за покупателя, а пострадал их несчастный магазин.

В “Светлану” народ почти теперь не ходил — дороговато, продукты неделями на полках лежат, портятся.

Иногда магазин почти не приносил прибыли — немного платили продавцам, немного пускали на товар. Самим ничего не оставалось.

Продавцы-девочки ушли — зарплата смешная и даже своровать уже нечего.

Наняли теток из бывших клиентов. Тетки пили прямо за прилавком. Продаж почти не было, алкоголь пока как-то выручал, но прибыли было мало. То налоговая, то пожарные, то еще какая холера. В магазин к ним теперь все больше ходили ханурики и только за выпивкой.

Иногда тетки так “урабатывались” к концу смены, что подменять их выходила сама Света. Печально обслуживала хануриков, трогала липкий прилавок, принимала бутылки с дешевой водкой, давила тараканов.

Игорь был в привычной теперь апатии.

На магазин махнул рукой. От дочек тоже отстранился. Они вступили в противный подростковый возраст. Вели себя барынями, мать и отца ни в грош не ставили, только денег им дайте. Воспитали себе на голову!

Игорь читал, курил, молчал. Жил на даче с ранней весны и до поздней осени. Стал злой, раздражительный. Ругал правительство, городские власти, американцев. Иногда ругал в компании, у подъезда, на лавке. Среди бабок и стариков, свой среди своих.

И вот уже лет пять Света все больше понимала, что будущего у них с мужем нет. Особенно в последнее время стало невыносимо. Она на Игоря смотрела и думала: “старичье”.

И пахнет от Игоря как от старика. И руки уже у него не крепкие, мужские, уверенные, а слабые, потряхиваются мелко иногда даже.

Игорь был до смешного старомоден. Все еще ходил с кнопочным телефоном, смартфонов не признавал. Тащился платить в банк по квитанциям. Тратил кучу времени на все это — дорогу, стояние в очередях. Носил стариковские вещицы — бесформенные брюки, теплые мешковатые свитера. Даже кепку себе купил. И мерз все время.

Начал есть какое-то странное стариковское блюдо. Называл его противным словом “тюря”. Крошил себе хлеб в молоко и ел. Причмокивал.

Нос у него стал странным, каким-то красно-синим. Пузо торчало мячиком, плечи стали круглые, как у бабушки. Очки делали лицо Игоря наивным и круглым, совсем-совсем стариковским.

Девочки, когда младше были, говорили, что папу их часто дедушкой называют, стыдились этого. Иногда они врали новым своим знакомым, что настоящий их отец — молодой, дальнобойщик, гоняет по заграницам, а Игорь приходится им дедушкой.

А Свете ведь всего тридцать восемь. У нее и морщин пока серьезных нет. И за весом своим она очень следит — какой была в двадцать три, такой и осталась. Легкая, как Дюймовочка. Но для кого?

Рядом с ней шестидесятилетний дедушка Игорь.

И что дальше? А ничего.

Муж будет продолжать дряхлеть, болеть. Магазин этот проклятый, с облупившейся вывеской “Светлана” закрывать уже по-хорошему давно пора. Скоро только в убыток работать начнет. И будут они все дружно жить только на пенсию Игоря.

Квартира, хоть и хорошей площади, но ремонт в ней делался лишь однажды, при покупке. Сейчас и денег на это нет, и Игорь против — будет грязь, шум, чужие люди в доме. Ненужные траты. И опять рукой машет.

Хотелось не жить с Игорем, но было и жаль его.

Старшие дети с ним не общались принципиально, были обижены за мать. Внуков ему не показывали. Игорь переживал по этому поводу очень. Даже плакал иногда. Сентиментальный, стареющий, жалкий.

Оцените статью